Мне снова стали снится сны. Не кошмары, от которых не просыпаешься, а словно встаешь из мертвых, - потрясающее в своих невероятных подробностях кино...
Старая катушка с 8 миллиметровой пленкой кривовато закрутилась на откидной ноге кинопроектора и проекция началась прямо мне в голову...

...Вовка открыл мне дверь своей студии, и я с легким удивлением обнаружил, что его мастерская всего лишь раза в три увеличенная комната моей бабушки на Ленинском проспекте.Вот из окна за кружевами штор и двойными рамами виден университет и если смотреть на идущий за окном снег, то расфокусированные огни МГУ сливаются с крупными снежинками, создавая ощущение парящего в пространстве здания. Оно то ли падает, то ли взлетает, гипнотизируя меня своим медленным завораживающим движением...Но может быть это всего лишь действие какого-то пойла, что я принес в пакете с символом олимпиады 80 на полиэтиленовом боку...
Черт, да! Нам сейчас по 25 с небольшим...

Вовка разливает по граненым стаканам красную жидкость, держа сигарету в левой руке, как дирижерскую палочку, а я ковыряюсь в любимом бардаке мастерской художника, каковым считал себя Вовка... Впрочем, я тогда с этим не спорил и тоже представлял себя художником...

Вовка отпил глоток и, затянувшись, стал рассказывать о вчерашней натурщице, которую он снял у ВГИКа.
- У неё глаза как испуганного зайца... вот такие!
Он зашуршал листами ватмана и достал несколько эскизов, на которых при определенном воображении можно было разглядеть, что то похожее на фигуру женщины, сидящую в вульгарной позе и с огромной грудью.
- А ты много зайцев-то пугал, Билл?

Мы не называли Володьку пошлым именем вождя революции, и простое американское имя вполне соответствовало этому блондинистому сердцееду... Натурщицам оно нравилось, до какого-то остолбенения. А что еще нужно живописцу?

Вовка снова соткался из сигаретного дыма и продолжил рассказ:
- Она ссала... я увидел как она, задрав подол юбки, сидела на пригорке и нервно оглядывалась по сторонам. Но мы были позади нее... Её короткая с оторванным рукавом кофта открыла тонкую талию с белой кожей с чуть проступающим позвоночником... На голове копна черных вьющихся волос...
Я смотрю на матроса Павлова, а он своей правой веткой уже дрочит... У него такой болтяра был... мечта поэтессы...
Ловец зайцев, блин.
Ну, тут конечно под моим ботинком то веточка хрусть... Я не помню, случайно она там оказалась или я её об колено хрустнул… Короче, она нас увидела и побежала, мы за ней. Павлов со своим хозяйством как с гранатой. Такие, блядь, олимпийцы... по лесу... Ну, от матросов хрен убежишь. Поймали. Она меня сразу так ловко укусила, вот смотри...

Ты знаешь, я не понимаю, откуда она этот нож взяла... Как я успел левой рукой ей в ухо врезать... Она прям такой куклой. на песочек трынсь и упала. Вижу - кровь у неё из уха пошла.
Картина, сам понимаешь, маслом. Я с прокушенной рукой, матрос Павлов с хреном без штанов и баба голая на песочке в отключке. А тут из леса выходит наш мичман Филиппенко с двумя матросами.
- Это шо за блядство, товарищи матросы?

Он ведь тогда запросто нас мог по трибунал засунуть за изнасилование... Пожалел что ли...
Потом мы её тащили к берегу, через какие-то чертовы колючки, и матрос Павлов все старался прикрыть ее тело... суетился черным лебедем у тела своей раненой подруги... Она хотя и пришла в себя, но идти сама никуда не хотела... Все ее тело в результате покрылось ссадинами и царапинами, как поле свежими бороздами... Но я запомнил только её глаза... Глаза испуганного зайца...

Изображение задрожало и оборвалось без ракорда, оставив в памяти фигуру Вовки в сером свитере с сигаретой в руке на отлете...

Я проснулся с ощущением невероятного тихого восторга, почти счастья. Было еще рано и наступающий день осторожно, на цыпочках, входил в мой дом и пока был предельно деликатен...
Звонок телефона прервал этот тихий шаг и разбудил меня окончательно.

Ракорд кинопленки соскользнув с остановившейся бобины, проскочил фильмовый канал и экран заполнился ровным белым светом...